— Какая-то бумажка при нём всё, же имеется, — улыбнулся сержант.
— Да уж, какая-то, — хмыкнул Марк, и процитировал фразу из протокола: — «…занесен в опись под номером «один» и лично к ней прилагается».
Оба рассмеялись.
— Не люблю фильтрационных. Но кажется мне, этот не из таких. Полночи не спал, думал. Глаза у него на фото…, — Марк стряхнул пепел на мокрый асфальт. — Может он паломник с юга? Или как его… странствующий… хотя, нет, на перешедшего пустыню не похож. Может отправить на фильтрацию? Как мыслишь, что за тип? Только давай без этих твоих литературных…
— Сдался он тебе, Марк. У нас и так дел по горло. Полрайона сидит на даркфомине. Двадцать суицидников за последнюю неделю. А по этому пришельцу даже заявления нет.
— Кстати, анализы у него как у младенца, так что с наркотой мимо. — Марк хмыкнул: — Ну, и словцо ты подобрал — «пришелец».
— Так и есть, пришлый из ниоткуда.
— То-то и оно, сплошная неопределенность. А определиться я должен… — Марк посмотрел на часы, — через десять часов. И определюсь, конечно. Выясню, что за гусь.
— Ну, уж нет. Передал я тебе, Марк, не гуся, а целого Юлия Цезаря. Представляешь, дал ему ознакомиться с протоколом, ну с тем, который ты еле осилил. Он секунду глянул и возвращает, говорит: «Все верно». Я ему — прочел бы, может я чего напутал, а он возьми, да и слово в слово весь протокол наизусть и выдай. И ни разу, собака, не ошибся, представляешь? А ты говоришь, плохо написан.
Сержант снова громко рассмеялся. Но уже невесело, натянуто. Затем резко осекся и добавил совершенно серьезно:
— Передай его фильтрационщикам. Нет человека, нет проблемы.
— А как же листок «под номером один»?
— И его отдай. А лучше, Марк…, — сержант немного помолчал, — отпустил бы ты этого «пришельца».
Глава 2
Марк быстрым шагом вошёл в кабинет. Утром он всегда легок и стремителен.
Широкий солнечный луч поделил комнату пополам. От форточки к плинтусу по диагонали, прямо над грудой туго перевязанных толстой бечёвкой пухлых картонных папок на письменном столе. В утреннем свете видна каждая пылинка на выцветшем картоне старых архивных дел. Марк давно намеревался сдать этот антиквариат в архив, но руки не доходили.
Он наскоро перёнес увесистые стопки в угол за шкаф и быстро протёр ладонью стекло на освободившемся столе. Затем сел, поправил телефонную трубку, убрал со лба непослушные ярко-рыжие вихры, снял, а затем снова надел очки. Прикрыв глаза, сомкнул пальцы «в замок» и чтобы унять суетливое волнение чуть слышно сосчитал до десяти.
Первая мысль — он с утра не пил кофе. Включил электрочайник и когда тот закипел, машинально налил дымящийся кипяток в большую железную кружку. Воздух наполнил яркий аромат растворимого кофе. Марк закурил, сделал глоток горячего напитка и пустым взглядом посмотрел в окно. Глоток — затяжка, глоток — затяжка.
Еле слышно скрипнула дверь, и в проёме появилась бритая голова полицейского конвоира. В два глотка допив кофе, Марк кинул непогашенный окурок в пепельницу и повернулся к двери.
— Задержанный Губер доставлен, — шевеля развесистыми усами, на одном дыхании поставленным голосом доложил конвоир.
— Пусть войдет.
Голова в проёме исчезла, и в кабинет вошёл коренастый широкоплечий мужчина в тельняшке и ватных стёганых штанах. Серые внимательные глаза, темные волосы, возраст чуть больше тридцати. Он медленно осмотрел помещение, остановив взгляд на Марке.
В кабинете повисло напряжение. Вошедший с неподдельным интересом, разглядывал инспектора, который внимательно, словно оценивая, смотрел в ответ.
Первым начал Губер.
— Здравствуйте, — дружелюбно поздоровался он, шагнул вперед и остановился в центре, напротив стола, заложив за спину руки и широко расставив в стороны носки огромных электроботинок.
— Здравствуйте, — ответил Марк и стандартно добавил, указывая на стул, — присаживайтесь.
Вошедший отодвинул стул подальше к стене и шумно сел. Старенькие ножки взвизгнули под его тяжестью. В кабинете снова повисло тягостное молчание. Марк медленно умостился за стол, и выжидающе скрестил пальцы рук.
Снова Губер нарушил молчание первым.
— Задавайте вопросы, не стесняйтесь, — невозмутимо и как-то по-деловому произнёс он, — меня для этого сюда привели?
— Так, — Марк, наконец, взял себя в руки, — ваши имя и фамилия?
— Эрик Губер.
— Год рождения.
— Рождения? — удивленно переспросил Губер.
— Да, рождения. При задержании вы забыли назвать дату рождения. Надеюсь, сейчас вспомнили?
— Нет.
Безразличие, с которым отвечал допрашиваемый, стало раздражать Марка. Тем лучше. Битва началась, и Марк мысленно принял боевую стойку.
— Нет? Ладно, пропустим пока. Место проживания?
— Проживания?
— Вы, что так и будете повторять за мной? — повысил голос Марк.
— Нет, если и вы не будете повторять весь этот позавчерашний бред, — невозмутимо ответил его собеседник.
Марк удивленно поднял брови:
— Так. Значит, таким тоном будем разговаривать?
— Простите, но я действительно не знаю, как ответить на ваш вопрос.
— Так что, пишем — бомж?
— Что? — теперь удивился Губер.
— «Бомж» — лицо без определенного места жительства, — пояснил Марк.
— А, вон оно что. Интересно, бомж значит. Без определенного…, — человек в тельняшке на секунду задумался и затем добавил, смакуя каждое слово: — определенное место жительства.
— Да, определенное место жительства, — раздраженно повторил Марк, — есть оно у вас?
— Есть.
— Какое?
— Сейчас планета Земля. Или вы имели в виду что-то более определенное? Что-то такое, куда обычно приходят переночевать и переодеться в новую одежду? Место, где обычно хранят свои пожитки и синтетическую еду. Там где есть пылесос и телевизор? Такое место вас интересует? Понимаю, для вас это исключительно особое место. Ведь если я вдруг захочу выйти из вашей системы, то система придет ко мне. Вы в любое время сможете прийти в такое место за мной, если я понадоблюсь. Как же это удобно. А если меня не застанете, то всегда сможете расспросить соседей. Ну, тех, которые имеют свои «особые места» рядом с моим «особым местом». Понятно. Получается, что я не могу быть просто жителем этой планеты? Это не принято, иначе я… как вы сказали, бомж? Тогда я действительно житель без особого места. Так и запишите.
— Философствуете? Ну-ну, знаем мы такой метод защиты. Ладно, так и запишем — бомж.
— Нет смысла защищаться. По крайней мере, от вас. Вы уж точно ничего плохого мне не сделаете.
— Как сказать, — пожал плечами Марк, доставая сигарету из скомканной пачки.
— Да как ни говорите, — невозмутимо парировал Губер и, отвернувшись, стал равнодушно разглядывать известковые разводы белил.
— Если вы соблюдаете Кодекс Мегаполиса…
— Я соблюдаю Кодекс Мегаполиса. Если вас это объяснение устраивает, разрешите быть свободным?
— А сломанная рука?
— Я-то тут причём?
— Не причём?
— На сто процентов. Или у потерпевшего ко мне есть претензии? Покажите заявление.
— Письменных претензий нет, но… — Марк запнулся.
— Ну, на нет и суда нет.
— И всё же, это вы его…
— Нет.
— А как же?
— У него и спросите. Если бы это сделал я, так бы и сказал. Но это просто невозможно. Как мне вам объяснить, что я не в состоянии сделать ничего плохо ни одному из людей?
Губер глубоко вздохнул, наклонился вперед ближе к Марку и как-то по-отечески добавил:
— Послушайте, молодой человек, я прекрасно знаю, о чем вы думаете. Но со мной вы ничего не выиграете. Любопытство своё не удовлетворите, никакое преступление не раскроете. Просто нет никакого преступления. Никакого нет. Ну, не интересен вашему начальству, непонятный, странный человек, как вы выразились, бомж? Кому я нужен? Фильтрационщикам? Они вам спасибо не скажут. Давайте я встану и спокойно выйду из этого кабинета, а вы напишите, что провели разъяснительную беседу. На этом и закончим наш короткий контакт. Ведь всё так просто.
